Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Александр Дюма

— Напрасно.

— И у вас хватает духу говорить мне это!

— Да. Отказавшись, вы совершили первую глупость. А женившись на мне, совершите вторую, и вам придется это сделать, если правда, что вы остаетесь из-за меня.

— Вы плохая утешительница, Эмма!

— Зато я говорю правду. Поверьте мне, сэр Чарлз, если вы еще не отправили дядюшке письмо с отказом, порвите его; если же оно уже отослано, пошлите вслед второе, с противоположным решением. Поженившись, мы с вами оба прогадаем. Мне, быть может, и удастся возвыситься, но вас — вас несомненно ждет унижение.

— Значит ли это, что вы берете назад данное мне обещание и что, даже если я решусь жениться на вас, мне не на что надеяться?

— Об этом я не сказала ни слова, милорд. Обещание было дано, и я его сдержу.

— Увы! — вздохнул сэр Чарлз. — Горе в том, что я даже не волен совершить то, что вы зовете безумством. Пока я не достигну полного совершеннолетия, отец ни за что не даст позволения на мой брак с женщиной, которую он не сам выбрал для меня; и даже будучи совершеннолетним, чтобы жениться по собственному вкусу, мне придется начать против него борьбу и призвать себе на помощь закон.

— Сколько вам лет?

— Всего лишь двадцать два с половиной.

— Что ж, милорд, — смеясь, сказала я, — по-моему, все это, напротив, складывается наилучшим образом. За два с половиной года, которые пока отделяют вас от вашего совершеннолетия, у вас будет время проверить, действительно ли вы любите меня, и тогда увидим.

— Как, вы способны смеяться надо мной сейчас, когда я так страдаю? Вы же прекрасно видите…

— Я ничего не вижу. Я слышу то, что вы мне говорите, вот и все.

— И вы не верите моим словам?

— Вспомните, что Гамлет сказал Полонию: «Слова, слова, слова!»[16]

— Но в мою честность вы верите, мисс Эмма? — серьезно спросил лорд Гринвилл.

— Больше, чем в вашу любовь, сэр Чарлз.

— А в мое слово джентльмена?

— До известной степени. Но клятвы имеют свойство выдыхаться с течением времени.

— Стало быть, вы ни во что не верите?

— Не совсем так. Я верю в непостоянство всего того, что составляет жизнь человеческую.

— Так представьте себе, мисс Эмма, что я принял неоспоримое решение жениться на вас, когда стану совершеннолетним…

— Это выглядит уже серьезнее, хотя ничего неоспоримого я здесь не вижу.

— Почему же?

— Потому что женщина в моем положении не может подать в суд, требуя исполнения брачного обещания.

— А если я выдам вам бумагу, скрепленную моей подписью, где это обещание будет дано в таких выражениях, что отказ исполнить его покрыл бы меня бесчестьем?

— Тогда об этом еще стоило бы поразмыслить.

— И вы поразмыслите?

— Если получу такую бумагу, возможно…

— Отлично. Вы ее получите сегодня же вечером.

— Не искушайте меня, милорд!

— Мисс Эмма, — произнес лорд Гринвилл, вставая, — я вас люблю больше всего на свете, и если для того, чтобы вы стали моей, необходим брак, что ж, вы будете моей женой.

— Я сделаю для вашего спасения последнее, что в моих силах, милорд: не стану распечатывать ни одного конверта ни сегодня вечером, ни завтра; таким образом у вас до послезавтра будет время передумать. Мне нетрудно подождать двадцать четыре часа после того, как я ждала два месяца.

Он поцеловал мне руку и ушел.

Все это говорилось и делалось им с простотой человека, принявшего решение. Недаром сэр Чарлз пользовался в свете безукоризненной репутацией во всем, что касалось обязательности: никто не мог бы усомниться ни в том, что он выполнит свое обещание, ни в том, что он полон готовности это сделать.

Я же со своей стороны, действуя подобным образом, не исходила из корыстных расчетов, не шла на поводу у своих честолюбивых устремлений, а уже далеко не впервые подчинялась той непостижимой силе, которая, управляя моей судьбой, требовала, чтобы с каждым шагом я поднималась на еще одну ступень общественной лестницы.

Конечно, однажды я упала, и падение мое было глубоким.

Но вследствие этого падения я снова на ногах — относительно, конечно. Любовь сэра Джона и сэра Гарри была лишь данью моей красоте; любовь Ромни была освящена высоким служением искусству.

Я думала, что в истории даже для куртизанок есть свои ранги: я побыла Фриной, потом стала Лаис, теперь мне осталось дорасти до Аспазии.

Аспазия — подруга Сократа и Алкивиада, жена Перикла, чье слово немало значило в решении государственных дел Греции, в том числе таких, как Самосская, Мегарская и Пелопоннесская войны, уж ее-то не назовешь обыкновенной куртизанкой!

И вот некий голос тихо нашептывал мне теперь, что мне мало быть Лаис, что со временем я стану второй Аспазией.

Вошел Ромни.

Мы были с ним слишком близкими друзьями, чтобы я скрыла от него то, что только что произошло.

— Дорогой мой Ромни, — начала я, — какой совет вы бы дали женщине в моем положении, если бы ей подвернулся случай выйти замуж за будущего пэра Англии и стать миледи?

— А, — сказал Ромни, — так сэр Чарлз Гринвилл наконец объяснился?

— Значит, вы замечали, что он в меня влюблен?

— Черт возьми!

— И ни слова мне не сказали?

— Я был уверен, что в нужный момент вы сами об этом заговорите.

— Милый Ромни, право, вы так очаровательны, что, по чести говоря, у меня, кажется, никогда не хватит мужества расстаться с вами.

— Можете быть уверены в одном, дорогая Эмма: мы с вами не расстанемся никогда.

— Но если я выйду за сэра Чарлза, ведь придется…

— Да ведь расстаются тела, а вовсе не души. Итак, до тех пор пока воспоминание обо мне будет доставлять вам удовольствие, пока мысли о вас останутся для меня счастьем, разве это не будет истинным, реальным присутствием одного в жизни другого или, как выражается Церковь на своем символическом языке, разве это не родство душ? В пяти сотнях льё, в тысяче льё друг от друга мы, может быть, будем ближе, чем иные пары, которые никогда не расстаются.

— Ромни, да вы просто философ, проповедник платонической любви.

— Древние говорили: «Кто умирает молодым, тот любим богами». Что ж, мне всегда казалось, что самая прельстительная страсть — та, которой не дано было состариться. Скошенная в полном расцвете, в воспоминаниях она сохраняет свое благоухание и в сравнении с другими, подверженными медленному увяданию, остается вечно юной и свежей, словно весенняя заря.

— Так значит, Ромни, вы считаете, что…

Я не договорила.

— Я считаю, что вы последуете за своей судьбой, Эмма.

— Стало быть, вы верите, что в один прекрасный день я стану супругой английского пэра?